Маразм царской цензуры: битьё плетьми за интерес к истории, «непристойные слова», «непитие за здравие»
Цензура в Российской империи всегда действовала жёстко и реагировала на всё остро. Однако период правления Анны Иоанновны, так называемая бироновщина, вообще отличался особо крепкой цензурой.
Например, под запрет попадали имена некоторых исторических деятелей. Лишь только упоминание в разговоре Отрепьева, Шуйского, Мазепы, Разина и некоторых других «чёрных героев» отечественной истории вело к розыску и наказанию виновного. А вот Ивана Грозного, наоборот, уважали: известен случай 1740 года, когда судили Артемия Волынского за то, что он назвал Ивана IV тираном. Ярким примером того, как любовь к истории может привести на плаху, стало дело того же Волынского. В предисловии к своему проекту о государственных делах он дал историческую ретроспективу от святого Владимира до Петра. Следствие посчитало, что попытки провести параллели с прошлым — опасные антигосударственные деяния. Особое раздражение следователей вызвало, что Волынский пускался в «дерзновенные» исторические аналогии, сравнивал «суетное и опасное» время императрицы Анны Иоанновны с правлением Бориса Годунова. Эти привело к тому, что кабинет-министра обвинили в оскорблении не только чести императрицы, но и «Высочайшего Самодержавия, и славы, и чести Империи». Волынский был обвинён в заговоре — не только по причине упоминания и сравнения с Годуновым, конечно, но это сыграло решающую роль при вынесении приговора по его делу. В итоге он был казнён.
Также особое внимание имперских надзорных органов привлекали так называемые непристойные слова. По представлениям того времени, слово могло приносить вред, подобно физическому действию. Внимание тайного сыска в первую очередь привлекали такие «непристойные слова», в которых усматривался умысел к совершению покушения на жизнь и здоровье государя. Высказывание человека расценивали как выражение преступного намерения. Так, например, в 1735 году в казарме Новгородского полка один из солдат рассказал, как на его глазах императрица Анна Иоанновна остановила проходившего мимо дворцовых окон посадского человека и пожаловала ему два рубля на новую шляпу. Тогда другой солдат Иван Седов произнёс: «Я бы её с крыши кирпичом ушиб, лучше бы те деньги солдатам пожаловала!» Его по доносу схватили, обвинили в покушении на жизнь императрицы. Всё закончилось суровыми пытками и ссылкой в Сибирь. И такой пример был далеко не единичным.
Оскорблением чести государыни считалось и упоминание её имени без официально принятого титула. В 1732 году забрали в сыск столяра Никифора Муравьёва, обещавшего пожаловаться на бюрократов, «волочивших» его дело в Коммерц-коллегии. Возмущённый волокитой, он в сердцах сказал, что намерен пойти «к Анне Ивановне с челобитной, она рассудит». Рассудила его не императрица, а Тайная канцелярия: за употребление имени государыни без титула Муравьёва били плетями.
Сурово каралось «непитие за здравие» — отказ поднять тост за здоровье государя. Такое значило показать непочтение и нелюбовь, неуважение, расценивалось как нанесение ущерба здоровью монарха. Например, в 1732 году поручик Алексей Арбузов донёс на прапорщика Василия Уварова «в непитии за здравие» Анны Иоанновны, когда ему за обеденным столом у воеводы поднесли рюмку.
|